Мстёрский ковчег. Из истории художественной жизни 1920-х годов - Михаил Бирюков

href="ch2-569.xhtml#id283" class="a">[569] и, казалось, открывал в их недолгой, но мятежной истории счастливую главу. Никогда прежде педагоги и ученики не занимались в столь комфортабельных условиях отдельного, почти нового здания, специально спроектированного и построенного для учебного заведения. Здесь можно было не только вести занятия, но организовывать периодические выставки, найти место для экспозиции картин Музейного бюро. Наконец появилась возможность усовершенствовать спартанский быт, устроив столовую. Радость отравлялась тревогой за завтрашний день: новый дом мастерским власти дарили с оговоркой, что они могут пользоваться им лишь до 1 августа; осенью туда планировали переместить педагогический техникум. Однако чем больше художники обживали Васильевское училище, тем чаще вспоминали известную пословицу, что нет ничего более постоянного, чем временное. Вселяла надежду и хаотическая практика использования фонда национализированных зданий, при которой совучреждение, найдя крышу над головой, укоренялось, защищая свои права в бесконечной бюрократической переписке.

Николай Шестаков. Натюрморт. 1910-е. Холст, масло. Владимиро-Суздальский музей-заповедник

Илья Машков. Кипарис у соборной стены. Италия. 1913. Холст, масло. Владимиро-Суздальский музей-заповедник

Мелит Николадзе. Натюрморт. 1910-е. Холст, масло. Владимиро-Суздальский музей-заповедник

Так или иначе, по оценке Николая Смирнова, в новых условиях «работа мастерских значительно расширилась и дала надежду на развертывание ее в будущем и на возможность провести выработанную программу в полном масштабе»[570]. Это проявилось в расширении штата преподавателей. Кроме Михаила Модестова, с 1 апреля 1921 года (явно в виду перспективы обретения нового здания) были приняты Борис Сергеевич Островзоров[571] и Сергей Иванович Невский[572]. Островзоров, учившийся в МУЖВЗ и в Свободных мастерских Ярославля, возглавил только что созданное общеподготовительное отделение; Невский, студент 3-го курса историко-филологического факультета Московского университета, был учеником студии Ильи Машкова и несколько лет работал у него ассистентом. Он получил в мастерских должность секретаря-художника, взяв на себя курс занятий по живописной культуре. Помощником Михаила Сахарова стал столяр-инструктор А. Бредусов[573]. В начале июля процесс обновления состава педагогов завершился появлением Александра Ивановича Корнилова[574], который должен был помогать Смирнову в декоративном отделении мастерских. Корнилов получил образование на курсах Общества поощрения художеств в Петербурге и имел двадцатилетний опыт работы в театрах Казани, Саратова, Ростова-на-Дону, Самары и других городов[575].

Таким образом, во Владимирских мастерских к середине 1921 года было семь мастеров-руководителей и два инструктора[576]. Ученический коллектив на начало сентября состоял из 94 человек[577]. Большинство — учащиеся, совслужащие, «шкрабы»[578], красноармейцы. Технический персонал включал завхоза, курьера, кухарку и двух уборщиц. Выстраивание структуры мастерских сопровождалось подъемом уровня дисциплины и упорядочиванием всех сторон их жизни. Было положено начало собственной библиотеке[579]. Накапливались инвентарь и пособия для специальных занятий. Из документов видно, что источником части этих пособий послужил дворец В. Храповицкого в Муромцеве, располагавший богатой художественной коллекцией[580]. Теперь можно было бы сказать, что найден «потерянный» Николаем Шешениным год, все расставлено по своим местам и мастерские готовы начать работать в полную силу.

По крайней мере, к весне 1921 года Николай Смирнов с коллегами создали «план-программу» деятельности ВГСХМ[581]. В преамбуле говорилось: «Мастерские имеют своей целью подготовить квалифицированных работников в области изобразительных искусств — исполнителей-мастеров художественной промышленности и организаторов-композиторов-строителей реально (конкретно) жизненных форм (а не созерцателей), — давая знания, [как] общеподготовительного характера, так и общехудожественные и специально-художественные по разным видам художественной промышленности. Мастерские не только школа, они… — лаборатория нового миросозерцания через творческий подход к материалу, через углубление в форму, цвет и их соотношения, лаборатория форм жизни. Мастерские — изучение языка искусства и обогащение его»[582].

Совершенно ясно, что «план-программа» говорит языком левых художников. В левизне нельзя заподозрить ни Зиновьева, ни Павловского, ни Модестова, ни Сахарова с Корниловым. Остается предположить, что «авангардный» курс пролагал уполномоченный Смирнов при поддержке молодых Островзорова и Невского. Революционное время в этом документе словно настаивало на своем, перешагнув через неудачный опыт предшественника Смирнова — Николая Шешенина.

Васильевское училище. Начало XX века. Открытка

Образовательный цикл открывали занятия на общеподготовительном отделении, разделенном на старшую и младшую группы. Здесь выяснялись способности и склонности учащихся, давались «элементарные познания» о различных областях искусства. Хотя номинально существовали четыре мастерские (живописная, скульптурная, резьбы по дереву, деревообделочная), при ближайшем рассмотрении становится понятно, что подготовка живописцев по-прежнему оставалась в центре внимания. В отчете за 1921 год Николай Смирнов констатировал, что «наиболее интенсивно работает живописное отделение»[583]. При этом, как и в других Свомас, появилась выраженная установка на утилитарный, ремесленный акцент в обучении. Наряду с «чистыми» художниками, которых вел Петр Зиновьев, выделилась декоративная (монументальная) мастерская во главе со Смирновым. Учебный курс предполагал раскрытие следующих содержательных направлений: «Свет — цвет, фактура, композиция, конструкция, форма, цветовой объем, пространство, беспредметная живопись, статика, динамика. Материалы, инструменты и их применение. Культура материала в современном искусстве и прошлом искусстве. Выяснение специфически живописных элементов»[584]. Скульптурная и резчицкая мастерские не имели собственных учащихся. Они на базе своей программы лишь расширяли навыки живописцев в художественно-промышленной части образовательного спектра. Обязательными для всех были классы композиции (Михаил Модестов) и анатомического рисования. Практический курс дополняла история искусств (Александр Иванов[585]) и лекции по живописной культуре[586] (Сергей Невский)[587]. Деревообделочная мастерская выполняла служебные задачи, занимаясь изготовлением необходимой мебели, оборудования, рам и подрамников для экспонатов будущего музея живописной культуры.

Опытнейший художник-педагог П. П. Пашков[588] по просьбе Наркомпроса летом 1921 года дал экспертную оценку «плану-программе», в целом одобрив ее и признав, что поставлена она «вполне правильно, широко и сообразно с требованием времени»[589]. Вместе с тем руководящий документ Владимирских мастерских, по мнению Пашкова, мог бы ярче выявить «намерения обслужить нужды и потребности… специфических сторон художественной бытовой жизни Владимирского края, славного в истории русского искусства»[590].

Продукция декорационной мастерской Владимирских Свомас. 1921. Государственный архив Российской Федерации

Несмотря на слишком общий характер «очерков программы», заметна тенденция провести идею синтеза разных видов искусств через изучение их особенностей в отношении к универсальным категориям и характеристикам изобразительности. Та же линия, по-видимому, прослеживалась и в самых заметных проектах, которые мастерскими были реализованы. «Из больших работ декоративной мастерской, — писал Николай Смирнов в упомянутом отчете 1921 года, — нужно